Льюис. Покер лжецов. Глава первая.
Покер лжецов. Это было в начале 1986 года, в первый год заката моей фирмы Salomon Brothers. Наш председатель Джон Гудфренд покинул свой стол у стены торгового зала и пошел прогуляться. В этом зале торговцы облигациями безостановочно прокручивали миллиарды долларов. Гудфренд следил за делами.
просто бродя по залу и задавая иногда вопросы торговцам. Он был последним человеком, которого хотел бы видеть звенчанный и перенапряженный торговец. Гудфренд любил неожиданно подкрасться сзади.
Человек вздрагивал и терялся, и это развлекало его, но не тебя. Чаще всего наш председатель на несколько мгновений тихо зависал над тобой, а затем исчезал. Его редко кто видел. Но в тот день, в 1980 году, Гудфренд повел себя странно. Вместо того, чтобы петлять по залу, наводя на всех ужас, он прямиком прошагал к рабочему столу Джон Мэри Уэзер, члена совета директоров Salomon Inc. и одного из лучших торговцев облигациями в конторе.
Он шепнул ему несколько слов, которые услышали сидевшие рядом. Эта фраза стала легендарной в Salomon Brothers и превратилась в своего рода девиз компании. Он сказал «На двоих миллион долларов и не плакать».
На двоих миллион долларов и не плакать. Мэри Уэзер мгновенно понял о чём речь. Король Уолл-стрит, как и окрестили Гудфренд в журнале Business Week, предложил ему сыграть в покер лжецов на миллион долларов. Он частенько играл. в этот покер после окончания рабочего дня с Мэри Уэзером и шестью молодыми специалистами по облигациям из его команды.
В этот раз всех сразила предложенная Гудфридаом ставка. Обычно он ставил по несколько сот долларов в миллион, это было неслыханно. С другой стороны, каждому в торговом зале известно, что такие как Гудфрида и люди из касты победителей никогда ничего не делают без причины.
Намерения бывают. не самым лучшим, но какая-то идея, что и зачем есть всегда. Нужно кое-что объяснить, чтобы вы поняли всю абсурдность ситуации. За годы работы на Salomon Brothers Мэри Уэзер принес фирме сотни миллионов долларов. Он обладал очень редкой среди обычных людей высоко ценимой биржевыми спекулянтами способностью совершенно скрывать свои мысли.
Большинство людей... Можно понять по голосу или движениям, когда они теряют деньги, а когда выигрывают. Но по Мэри Уэзер ничего нельзя было прочесть. Работавшие с Мэри Уэзер молодые люди были очарованы. Его парням было от 25 до 32, а ему самому слегка за 40. Большинство из них имели ученые степени, докторов наук по физике, математике или экономике.
В их игре Джон Гудфренд всегда был немного чужаком. Для них ничего не значило, что Бизнес Уик напечатал его фото на первой странице обложки и назвал королем Уолл-стрит. В этом собственно все и дело. Гудфренд был королем Уолл-стрит, зато Мэри Уэзером был королем игры.
Порой Гудфренд и сам с этим соглашался. Он любил торговать, в отличие от работы менеджера в торговле. В торговле была... Прямо зная честность, ты делаешь ставки и либо теряешь, либо выигрываешь. Когда выигрываешь, все вокруг, вплоть до руководителя компании, обожают тебя, тебе завидуют, тебя боятся.
Да и правильно делают, ты принёс добычу. А когда ты управляешь компанией, что ж, ты получаешь свою долю зависти, страха и обожания. Но всё это достаётся тебе по ошибке. Ты не добываешь денег для Соломон, ты не рискуешь.
Ты всего лишь заложник своих добытчиков, они рискуют. В покер лошадцов играют несколько человек, от 2 до 10. Каждый прижимает в груди долларовую бумажку. По стилю это что-то вроде игры в верю-не верю.
Каждый пытается одурачить партнеров относительно номера долларовой банкноты, которую держит в руке. Когда первая заявка сделана, игра идет по часовой стрелке. Сидящий слева может... сделать одно из двух он может поднять руку есть два способа ее поднять столько же больших чисел 3 семерки восьмерки и девятки или больших или больше любых 4 пятерки к примеру либо можно закрыть игру заявить что то вроде не верю и тогда все игроки выкладывают свои банкноты и подсчитывают количество шестерок ставки растут и игра пока игроки не соглашаются проверить последнюю заявку по ходу игры хороший игрок занят тем что проигрывает в уме все возможные вероятности эта игра в торговлю примерно так же как Турнирный поединок, игра в войну. Играющий в покер лжецов отвечает примерно на те же вопросы и решает те же задачи, что и торгует с облигациями.
Насколько рискованна ситуация? Я сегодня в ударе. Насколько ловок сегодняшний противник? Он хоть представляет себе, что происходит и что он делает? Кодекс поведения игрока в покер лжецов чем-то напоминает кодекс поведения наемного убийцы.
Он не отказывается от ни одного заказа. В силу требований кодекса поведения, а для него это был кодекс чести Джон, Мэри Уэзер не мог отказаться от предложенной игры. Нет, Джон, возразил он, если уж ты хочешь сыграть по-крупному, я бы предпочел поднять ставку 10 миллионов долларов. И не плакать. 10 миллионов долларов?
От такой ставки у любого захватит дух. С другой стороны, 10 миллионов это куча денег, если Гудфренд поиграет, у него останется что-то около 30 миллионов. Его жена Сьюзен увлеченно тратила выделенные ей 15 миллионов на перестройку их манхэттенской квартиры. А поскольку Гудфренд был боссом, для него не действовал кодекс чести Мэри Уэзер. Кто знает, может он и не догадывался о самом существовании этого кодекса.
Ты сошел с ума? Нет. подумал мэр Уэзер.
Все очень, очень хорошо. Глава вторая. Никогда не говоря о деньгах.
Зимой 1984 года я жил в Лондоне. Готовился к защите диплома на степень мастера экономики в Лондонской школе экономики. И вдруг получил приглашение на обед в королеве матери. Вместо обещанного обеда с королевской семьей нам подсунули благотворительный обед с целью собрать деньги для благотворительных фондов почти 800 страховых агентов. Когда нам надоело глядываться по сторонам в надежде увидеть кого-либо из королевской семьи, жена старшего из директоров, американка, взяла управление обедом в свои опытные ручки.
Я пытался сохранить спокойствие, я боялся, что если проявлю чрезмерный энтузиазм, Милая женщина догадается, что сделала ужасную ошибку. Незадолго перед тем я прочитала ставшее легендарным высказывание Джон Гудфридаа, что на торговой площадке Salomon Brothers может преуспеть только тот, кто каждое утро просыпается с готовностью загрызть медведя. Я сказала, что такая жизнь кажется мне не слишком привлекательной. Я рассказал ей, какой мне видится жизнь в инвестиционном банке.
Дама Соломон в недобром молчании выслушала мои излияния и, тяжело вздохнув, сообщила в корпоративных финансах за убогое жалование, работают тщательно прилизанные и лишенные всякой самостоятельности хлебики. Вы мужчина или нет? Где ваш задор? Вы в самом деле хотите целыми днями протереть штаны в конторе?
Она явно не ожидала от меня ответа. В конце обеда возьми... Десятичетырехлетняя королева-мать проковыляла к выходу.
Мы, 800 страховых агентов, двое боссов компании Salomon Brothers и жены и я застряли в почтительном молчании, ожидая, пока она добродет до служебной двери. Так мне сначала показалось. Зал приемов охватила полная тишина, когда королева-мать проходила мимо, страховые агенты склоняли головы, как в церкви. несколько десятков страховок и агентов побледнели вообще-то они без того были довольно бледны так что может быть я слегка преувеличу во всяком случае они как-то вдруг поперхнулись прокашлялись и дружно уставились на собственные штиблеты единственным кто выглядел так будто ничего не произошло была сама мать королева В этой причудливой ситуации в Сент-Джеймском дворце бок о бок засияли лучшие цвета двух гордых организаций.
Невозмутимая королева-мать Олега Аналитикам вышла из затруднительного... Она просто ничего не заметила. Жена директора Соломон Бразерс, собравши все запасы энергии и инстинктивной мудрости, восстановила баланс сил, она завопила. Я всегда был неравнодушен к королевской семье, особенно к королеве-матери. Но после этого случая Соломон Бразерс, нарушивший невозмутимое спокойствие королевского дворца, стали для меня столь же неотразимо привлекательными.
Вскоре её муж пригласил меня в лондонский офис «Соломон» и представил всем работникам, работавшим на торговой площадке «Соломон Бразерс». Они мне понравились. Через несколько дней раздался ещё один звонок. Не буду ли я против позавтракать с Лемон Корбеттомом, кадровиком Нью-Йоркского отделения «Соломон» в лондонской гостинице «Беркли» в 6.30 утра?
Естественно, я был совсем не против. В конце задачный я рассказал эту историю приятелю, с которым вместе учился в Лондонской школе экономики. Поскольку он сам мечтал попасть на работу в Salomon Brothers, он точно знал, что для этого нужно сделать.
Как я и сделал, я позвонил ему, еще раз представился и произнес, я хочу вам сказать, что принимаю приглашение. Рад приветствовать вас на борту, ответил он и рассмеялся. Так что дальше Корбеттом сообщил мне, что я начну с подготовительной программы где-то в конце июля.
Он сказал, что в этой программе будут участвовать не менее 120 студентов из разных колледжей и бизнес-школ. Время шло, я ничего не знал о торговле, а значит и о Salomon Brothers, потому что на Уолл-стрит нет другой фирмы, которая была бы столь же полно погружена в торговлю. Я решил, что придется мне жить с клеймом человека, который свое первое рабочее место получил по знакомству.
Это было все-таки лучше, чем клеймо безработного. Все остальные дороги на торговую площадку этой фирмы вели через крайне неприятную процедуру формальных собеседований. Впрочем, все было нормально. Одной из причин, почему я так уцебеза за работу, было то, что я уже столкнулся с мрачной стороной поиска работы на Уолл-Стрит и не имел ни малейшего желания еще раз туда окунуться. Во-первых, я испытал стойкое отвращение к деловым костюмам.
К тому же я блондин. Я не видел ни одного световолосого человека, которому удалось бы деловая карьера. Все удачливые дельцы, которых мне приходилось встречать, были либо брюнетами, либо лысыми. Словом, проблем хватало. Примерно четверти тех, с кем я начинала работать в Salomon Brothers, попали туда прямо из колледжа, а значит, прошли все те тесты, на которых меня срезали.
Если я тогда и думал о торговле, то только мельком. Я был весьма типичен. В то время выпускники университетов представляли собой торговые площадки как загоны для диких зверей, и самым большим изменением в 80-х годах было то, что выпускники самых дорогих школ Британии и Америки изменили свое отношение к этому виду деятельности. Но аналитики ничего не анализировали.
Они рабски обслуживали группу специалистов по корпоративным финансам, которые вели переговоры и готовили все документы, нужные для эмиссии новых выпусков корпоративных акций и облигаций. В самом Бразерс эти бедолаги принадлежали к самой низшей касте, а в других банках занимали положение чуть выше среднего. В любом случае это была жалкая не нищенская работа. Аналитик ксерокопировали документы, считывали тексты и по 90 часов в неделю занимались подборкой скучнейших документов, важных для подготовки миссий.
Тот, кто проделывает всю эту тягомотину с особенным блеском, мог заслужить похвалу своего начальника. Надо сказать, что это была довольно сомнительная часть. На лучших аналитиков навешивали пищалку, чтобы их можно было вызвать в любое время откуда угодно.
Отдельные лучшие аналитики после нескольких месяцев такой работы утрачили всякую волю и способность вести нормальную жизнь. Аналитик пленник своих узких притязаний, он хочет денег, и он боится всякого необычного риска. Он хочет, чтобы другие похожи на него и считали его удачником.
Так что осенью 1981 и весной 1982 года меня, как и многих сверстников из престижных университетов, Больше всего занимал единственный вопрос как стать аналитиком на Уолл-стрит? Со времен такое понимание жизни породило совершенно фантастические последствия. Прежде всего, это гигантская очередь на входе. Ситуацию легко поймет каждый, кто хоть чуть знаком со статистикой. Вторым последствием, которое в то время повергло меня в шок, был фантастический рост числа студентов, специализирующихся в экономике.
Но это была хорошая причина. Экономическая теория отвечала двум важнейшим потребностям инвестиционных банкиров. Прежде всего, инвестиционным банкирам нужны практичные люди, готовые подчинить образование карьерным замыслам.
Экономическая теория превращающаяся в все более глубоко. мысленную и трудную для понимания дисциплину, обильно оснащенную почти бесполезным математическим инструментарием, казалась почти специально созданной на роль сортировочного устройства. Способ ее преподавания вряд ли мог зажечь чью-либо воображение.
Я имею в виду, что мало кто мог похвастаться, что ему действительно нравится изучать экономическую теорию. Это занятие было не для тех, кто ценит удовольствие. Изучение экономической теории было разновидностью ритуального жертвоприношения. К тому же инвестиционные банкиры, подобно членам любого другого закрытого клуба, хотели верить, что их техника набора волонтеров работает с исключительной точностью внутрь, но пускали только достойных. И эта иллюзия была родной сестрой другого заблуждения инвестиционных банкиров, что они в силах управлять своей судьбой, Хотя, как мы скоро увидим, это было им недоступно.
В атмосфере этой истерии я и сам был достаточно истеричен. Я сознательно принял решение не изучать экономическую теорию в Принстоне, потому что этим занимались все вокруг, и мне их поведение казалось ошибочным. Я не хотел делать ошибок, я знал, что когда-нибудь мне придется зарабатывать на жизнь, но при этом казалось глупым упустить возможность потренировать мозги на чем-либо действительно интересном. Да и жалко ведь упустить те возможности, которые открывает университет.
Курс истории искусств служил тайным оружием студентов, экономистов, которые нужно было поднять свои средние баллы успеваемости. Они забредали на мой факультет на 11 месяцев, чтобы получить нужные баллы. Идея, что... История искусства может послужить обогащению личности или что такое обогащение само по себе, может быть, целью образования вне зависимости от карьерных соображений, казалось бы, наивной наглостью. Честно говоря, изучение искусства стало только началом моих проблем, и мне не помог ни провал на экзамене по курсу физика для поэтов, ни наличие зачетки записи об овладении искусством бармена и плавания в небесах.
При этом, вовсе, это друг. оказался чуть ли не единственным подходящим местом. Никому на свете не нужен был еще один юрист.
Я не ощущал в себе призвания стать врачом, а под свою идею наладить производство небольших ранцев, которые можно было бы цеплять к собачьим хвостам, чтобы они не гадили на улицах Манхэттена, я так и не нашел финансирования. Возможно, действительно причиной был мой страх не попасть на поезд, на который... У каждого, я-то знал наверняка, был уже куплен билет, а другого поезда не будет.
Я совершенно не представлял, чем мне заняться по окончании колледжа, а Уолл-стрит могла предложить самую высокую плату за то, что я умею, но я-то не умел ничего. Мотивы у меня были самые легкомысленные, и это не имело бы никакого значения, а может быть... А может было бы даже преимуществом, если бы я был уверен, что заслуживаю быть принятым на работу. Такой уверенности, однако, у меня не было.
Многие из моих сокурсников пожертвовали почти все свои университетские годы тому, чтобы стать полезным на Уолл-стрит. Я же не пожертвовал ничем. До меня слишком поздно дошло, что из меня не получится инвестиционного банкира.
Момент истины настал после первого же... В 1982 году собеседование с кадровиками Нью-Йоркской фонды «Лемон Бразерс». Чтобы попасть на собеседование, пришлось в компании 50 других студентов дожидаться почти колотков снегу открытия службы по трудоустройству Принстон университета. Всю зиму приемная этой службы, осаждаемая пёсрой толпой студентов, выглядела как театральная касса. Когда двери наконец распахнулись, мы вломились внутрь, чтобы записаться на собеседование.
Я совершенно не был подготовлен к профессии инвестиционного банкира, но при этом забавным образом был в отличной форме для собеседования. Я, подобно многим старшекурсникам, твердо знал, как следует отвечать на самые частые вопросы, если хочешь понравиться вербовщикам. Тогда от претендентов ожидали опросы.
определенного культурного кругозора и начитанности. В 1982 году, к примеру, требовалось дать определение следующих терминов коммерческие банки, инвестиционные банки, амбиции, упорный труд, акции, облигации, частное размещение, партнерство. Закон Глаза Стигала. Закон Глаза Стигала был принят Конгрессом США, но действовал как повеление самого Господа Бога.
Он раскрыл человечество на два. Американские законодатели, утвердившиеся в 1934 году этот закон, отделили инвестиционные банковские операции от коммерческих. С тех пор инвестиционные банки занимаются размещением ценовых бумаг, акций и облигаций, а коммерческие банки, такие как Ситибанк, принимают вклады и предоставляют кредиты. Понять значимость события можно только по контрасту. Принятие закона Глаза стигло большинство людей, стали коммерческими банкирами.
В сущности, я никогда не был знаком ни с одним коммерческим банкиром, но у них была репутация заурядных американских дельцов с заурядными американскими амбициями. Инвестиционные банкир был существом другой породы, из расы господ и вершителей крупных сделок. Он обладал почти невообразимыми талантами и амбициями.
Если уж уметь... У него была собака, то она непрерывно рычала и скаялась. У него было два красных спортивных автомобиля, но он хотел четыре таких.
Чтобы заполучить их, он поразительно для уважаемого человека был готов на любые пакости. Ему, например, нравилось изводить студентов-старшекурсников вроде меня. Инвестиционные банкиры использовали грязные уловки, чтобы довести до стресса того, что он не мог выжить. кто пришел и срается на работу.
Если вас приглашали для собеседования в Нью-Йоркскую контору Лемон, то кадровик для начала мог попросить вас открыть окно. А место действия 43 этаж, небоскреба на набережной. Окно наглухо запечатано. В этом-то, разумеется, все и дело.
Кадровик просто хочет увидеть, как вы не в силах справиться с окном, и вы начнете его дернуть, толкать и обливаться потом, пока... перегретые амбиции не разнесут вас в клочья. Другой способ вывести соискателя из себя это мертвое молчание.
Вы заходите в кабинет, где назначена собеседователь. Человек сидит в кресле и молчит. Вы здороваетесь, а он молчит, таращит на вас глаза.
Я хочу быть инвестиционным банкиром. Лучший инвестиционный банк это Lehman Brothers. Я хочу быть богатым. В назначенный час, оденяя час, нервно потирая спотевшие руки, я стал вперед. кабинетном где проводили собеседование и пытался остановить оставить голове только чистые мысли вроде вышеуказанных я быстро провел ревизию всего что у меня в своем распоряжении как астронавт готовящийся к выходу в космос назвали мою фамилию я совсем не был уверен что сумею выставить даже против одного а уж против двоих хорошая новость лемон посылала на интервью своих сотрудников парами мужчина был мне не знаком плохие новости пока я заходил в кабинет она мне не улыбнулась и никак не давала понять что узнала меня позднее она сказала что это было бы непрофессионально мы пожали друг другу руки и она при этом была приветлива примерно как боксер перед боем затем она ушла в свой угол комнаты как боксер ожидающий гонга на ней был голубой костюм и что-то вроде галстука, завязанного бантом.
Ее напарник, 22-летний, молодой человек с прямым широким плечами, держал в руке мою анкету. У них на двоих был двухлетний опыт работы в инвестиционной банке. Самым нелепым был выбор людей, которых инвестиционные банки представили в университет для проведения собеседований.
Многие из них не проработали на вот третий год, но отлично усвоили тамошние манеры. Излюбленным их словом было профессионально. Профессиональным поведением была сидеть, вытянувшись, крепко прожимая руку, говорить четко и жестко, время от времени прихлебывая воду со льдом.
Молодой человек усос за строгий металлический стол и начал обстреливать меня вопросами. Правильный молодой человек, опишите-ка разницу между инвестиционным и коммерческими банками. Я отвечаю.
Инвестиционные банкиры обеспечивают размещение ценовых бумаг. Ну, вы знаете, акции и облигации, а коммерческие банкиры все лишь предоставляют суды. Вопрос. Здесь сказано, что вы изучали историю искусств. Зачем?
Вас совсем не интересовала будущая карьера? Я ответил. Знаете ли, меня очень интересовала история искусств.
Здесь превосходные профессора, поскольку Принстон все равно не дает профессиональной подготовки. Не думаю, что мой выбор специализации важен для карьеры. Мне задали вопрос, какая величина валового национального продукта в США?
Я ответил. Мне кажется, что это... вроде 500 миллиардов долларов меня спросили скорее 3 триллиона видите ли чтобы взять в штат одного человека мы проводим собеседование с сотнями претендентов вы пытаетесь конкурировать с теми кто специализировался на экономической теории и знает нашу работу почему вы решили искать работу я ответил Что ж, если говорить честно, я бы хотел стать богатым. Правильный молодой человек сказал. Довольно скверное объяснение.
Вам придется ежедневно работать по много часов. И нужно стремиться к чему-то еще, не только к деньгам. Нам и в самом деле платить в соответствии с нашим вкладом. Но сказать по правде... Мы предпочитаем не брать на работу людей, которых слишком привлекают деньги.
Это всё. Это всё. Эти слова до сих пор отдают у меня в ушах.
Прежде чем я понял, что происходит, я уже опять стоял по коридоре, весь в холодном поту, и через дверь до меня доносился допрос следующего претендента. Аналитик платят не так уж много, но я-то думал, что... Им позволена малая толика алчности. Почему этого молодого человека, спортсмена из Лемон, оскорбила моя любовь к деньгам?
Освоить новую ложь было нетрудно. Поверить в нее другое дело. Всякий раз после этого, когда инвестиционный банкир спрашивал меня о мотивах, я добросовестно грузил ему правильный ответ.
Это задача людей, атмосфера больших решений. Мне понадобилось несколько лет, чтобы убедить... себя в правоподобности всего этого.
Собственное годование давало утешение, а в утешение я сильно внуждался, потому что я окончил университет, а работы у меня так и не было. Сменив за следующий год три места работы, я умудрился продемонстрировать, что банкиры были правы и не для какой работы я не пригоден. Впрочем, у этой истории счастливый конец.
Банк Лемон Бразерс в итоге всплыл брюхом кверху. Борьба между торговцами и отделением корпоративных финансов завершилась в 1984 году общим крахом. Торговцы победили, но то, что осталось от царственного дома братьев Лемон, стало непригодным для жилья.
Владельцы компании вынуждены были, обнажив голову, даться на милых своих соперников. которые и купили их со всеми потрохами. Имя Лемон Бразерс было навсегда вычеркнуто из путеводителей по Уолл-стрит.
Когда я читаю об этой истории в Нью-Йорк Таймс, мне охватывает радостное чувство справедливого отмечения. Надо признать, не очень-то христианская радость. Не могу с уверенностью утверждать, что злая судьба Лемон Бразерс была прямым результатом их нежелания признаться. Что больше всего на свете им нравились деньги.