Парфён, может я не кстати? Так я ведь и уйду. Кстати.
Кстати. Милости просим, входи. Что? Что так смотришь? Садись.
Скажи мне прямо, знал ты, что я приеду сегодня в Петербург или нет? Ты приедешь, я так и думал. И видишь, не ошибся.
А почем я знал, что ты сегодня приедешь? Если бы я знал, из-за чего же так раздражаться-то? А ты к чему спрашиваешь-то?
Выходя из вагона, я увидел пару точно таких глаз, какими ты сейчас сзади посмотрел на меня. Вон она. Чьи же это были глаза-то?
Я не знаю. Мне даже показалось, что померещилось. Мне, Парфён, начинает что-то мерещиться. Я чувствую себя почти как пять лет назад, когда припадки приходили. Ну, можешь ты померещилась.
А чем мне на вокзал-то ходить? Да на тебя глядеть. Да.
Конечно, померещилась, наверное. Дела-то как идут. Ну, по наследству, из-за них ты в Москву ездил.
Я не понял сразу. Так что, всё устроилось по этим делам. Нашлись, правда, кредиторы, которые...
Да ты и не слушаешь. В Москве, я вижу, ты по моде оделся. Не узнать тебя. Что ты меня видел в Москве в платье-то этом? Правда?
Видишь, каково мне в Москве-то было? Даже не помню ничего. И верно, как убежала она тогда в Москву, чуть не пьяная. Да как кинулся я за ней. Да что вспоминать-то.
Давно мы не виделись с тобой, князь. А я про тебя такие вещи слышал, что как будто и не ты. Мало ли, что не нас скажут. Ну как же, ты же всю компанию разогнал.
Сам вот в родительском доме сидишь, не проказишь. Хорошо. Дом-то твой теперь? Дом Матушкин. Не, сюда, через коридор.
А где твой брат живет? Брат Семён Семён во флигеле. Семейный он? Вдовый! Тебе для чего это надо?
Я вот сейчас, подходя, твой дом за сто шагов угадал. Почему так? Не знаю. Ваш дом, он... Он имеет физиономию всего вашего семейства.
И всей вашей рогожинской жизни. А почему я так заключил, ничем объяснить не могу. Вон она.
Дом еще дедушка строил. Мрак-то какой. Мрачно ты сидишь. А это...
Это уж не отец ли твой? Он самый есть. Это вот его кабинет и был. Свадьбу здесь будешь справлять?
Что? Я спрашиваю, свадьбу справлять здесь будешь? Здесь.
Скоро у вас. Сам знаешь, от меня ли зависит! Парфён! Парфён, ведь я же тебе не враг, и мешать тебе ни в чём не намерен.
Это я тебе и там, в Москве, говорил, и теперь повторяю. Ведь когда в Москве твоя свадьба шла, я же тебе не мешал, ты же знаешь. Ведь она сама ко мне бросилась, чуть не из-под венца.
Спаси меня от него! От тебя, то есть. Вот что она мне тогда сказала. А потом от меня убежала.
А ехал я сюда, имея намерение уговорить ее за границу поехать. Для поправления здоровья. Она ведь очень расстроена, очень.
И телом, и душой, и в большом уходе. нуждается. А сам я сопровождать ее за границу не хотел. Я имел в виду все это без себя устроить.
Я тебе истинную правду говорю, Парфен Но ведь я же тебе и прежде растолковывал, что я ее... Я ведь ее не любовью люблю, а жалостью. Да-да, я это точно определяю. И вот ты тогда говорил, что эти мои слова понял.
Правда ли, ты понял ли? Ты ненавистно смотришь. Я тебя успокоить пришёл, Парфён Потому что и ты мне дорог.
Я ведь тебя очень люблю, Парфён Вот, а теперь я уйду и никогда больше не приду. Посиди со мной. Посиди.
Я ведь тебя давно не видел. Посиди. А вот во мне так никакой нет к ней жалости, жалеть её. Она мне теперь во сне снится каждую ночь. Всё, что она с другим надо мной смеётся, так оно, брат, и есть.
Ты ведь ещё не знаешь, что она в Москве-то надо мной выделывала. А денег-то, денег сколько я перевёл. Ты теперь женишься-то. Как ты потом-то был... Как ты страшно смотришь.
В Москве я тогда ни с кем изловить не мог. Хотя долго ловил. Я и тогда знаешь, что сказал? Ты под венец со мной обещалась, в честную семью входишь, а ты знаешь, кто теперь такая?
Ты говорю, вот какая! Как ты сказал? Так и сказал.
Я тебя, говорит, и в лакей себе, может, взять не захочу. Не то что женой твоей быть. Я кинулся на неё, да тут же до синяков и избил.
Быть не может. Говорю, было. В Москве. Полторы сутки ровно не спал, не ел, не пил.
Из комнаты её не выходил. Коленки перед ней становился. Интересно мне вдруг говорит, с какой ненавистью ты обо мне теперь думаешь? Нет, говорю, я не с ненавистью о тебе думаю.
А как? А вот как я о тебе думаю. Только встанешь с места, пройдешь мимо, а я на тебя гляжу и за тобой слежу. Прошумит твое платье, а у меня сердце падает. А выйдешь из комнаты, я о каждом твоём словечке вспоминаю.
И каким голосом, и что сказала. Через час она мне говорит, всё-таки ты не лакей. Я прежде думал, что ты совершенный, как есть, лакей.
Тут и свадьбу назначил. Свадьбу назначил, а через неделю убежала сюда, в Петербург. Живёт в Павловске. Так я, поверишь ли, и не побывал у неё ещё ни разу.
Боюсь выиграть. Хорош жених! Опять ты на отцов портрет усмехнулся! Нет, мне сейчас на мысль пришло, что если бы не случилось с тобой этой напасти, не приключилась бы эта любовь. Так ты ведь точно, точно как твой отец бы стал.
Да, и весьма о скором времени. Что? Только обо деньгах и думал?
Ты что, воскочил-то? Да ведь точь-точь она это же самое говорила недавно, когда тоже этот портрет разглядывала. Чудно, как вы во всем заодно теперь! А она что, была у тебя?
Была. Портрет долго смотрела. Про покойника расспрашивала. Ты вот точно такой бы и был, усмехнулась мне под конец.
Сел бы, как отец в этом доме, со своими скобцами, пожалуй, сам в их веру под конец бы перешел. А уж так бы ты полюбил свои деньги. Что и не два миллиона, а пожалуй все десять скопил бы. Да на мешках своих с голоду бы и помер. Потому как у тебя во всем страсть.
Все ты до страсти доводишь. Вот точно так говорил. Почти точь-в-точь этими словами.
Книгу вот эту увидела. Это хорошо, сказала. Читай. Я тебе реестрик сама напишу, какие тебе книги первонаперво надо прочесть. Хочешь, аль нет.
Рада, никогда прежде она со мной так не говорила. Так что даже удивила меня. Первый раз, как живой человек вздохнул. Я этому очень рад, Парфён, очень рад.
Кто знает, может быть, Бог вас и устроит вместе. Никогда не бывать тому! Да неужто ты впрямь, князь, до сих пор не спохватился, в чем тут все дело?
Я тебя не понимаю. Другого она любит! Вот что пойми! Вот точно так, как я ее теперь люблю, вот точно так же она другого теперь любит!
А другой этот, знаешь ты кто? Это ты! Я? Ты! Она тебя тогда, с тех самых пор, с именинной полюбила.
Только она думает, что она выйти за тебя не может. Потому что она будто бы опозорит тебя, да всю твою судьбу сгубит. Тебя сгубить и опозорить боится, а за меня, значит, ничего, можно выйти. Вот каково она меня почитает, это тоже заметь.
Вот тогда и убежала от тебя, потому что сама спохватилась, как сильно любит тебя. Что? О чём думаешь? А?
Господь с тобой, Парфён, ни о чём я не думаю. Ведь сказал же, что не буду тебе мешать. Что, из-за одной... Ты, как будто знал, я как будто предчувствовал. Нет, не хотел я сюда ехать, хотел вообще все здешнее забыть, из сердца прочь вырвать, я...
Поставь. Что? Я не хотел, я не хотел, я не хотел, я не хотел.
Я Ты листы им разрезаешь? Да, листы. Садовым ножом?
А что же, нельзя, что ли, садовым разрезать? Так он же новый совсем. Ну и что, что новый? Разве я не могу сейчас купить себе новый нож? Можешь, конечно.
Я не то хотел спросить, я... Вот забыл, что хотел спросить. Рассеянным становлюсь, это припадок близится.
Да-да, припадок. Прощай же. И сюда. Забыл.
Сюда пойдем, укажу. Ты где живешь? В гостинице, Вы называется.
Знаю. А что, Лев Николаевич, веруешь ты в Бога, аль нет? Что это ты вдруг спрашиваешь? А ничего, так.
Я и прежде хотел спросить. Многие ведь, но не веруют. Да-да.
Ну, прощай же. Прощай. А насчет веры? Насчет веры я на днях одну встречу имел. Вижу, шатается по деревянному тротуару пьяный солдат, подходит ко мне.
Купи, барин, крест серебряный. За 2 гривны отдаю серебряный. И в руке у него крест, и видно только, что снял с себя.
На голубой крепко-крепко заношенной ленточке. Только никакой не серебряный, а настоящий оловянный. Это с первого взгляда видно.
Но я 2 гривны-то вынул, отдал ему. А крест тут же на себя надел. И по лицу солдата видно было, как он доволен, что он надул глупого барина. И уж без сомнения, тотчас же отправился он свой крест пропивать. Вот как, брат Парфён, дело с верой-то обстоит?
Но я этого христопродавца подожду осуждать, Парфён Подожду. Потому я в русскую душу начинаю страстно верить. Страстно верить, Парфён Ведь есть что делать на нашем русском свете, Парфён, верь мне.
Ведь есть что делать, ведь... Ну ты ладно. Ну прощай же.
Лев Николаевич. Крест тот, что солдата купил при тебе. Да, на мне.
Покашка отдай мне. Зачем? Носить буду.
А свой тебе сниму. Ты носи. Поменяться крестами хочешь?
Коля, так я рад. Давай, давай побратаемся. Только твой-то золотой.
Не мой он теперь, твой. Ну, прощай. И мне, и тебе пора.
Даже я хоть обниму тебя на прощание. Странный ты все-таки человек. А знаешь, почему побрататься решил? Чтоб не убить тебя. Что?
Что ты? Что ты, Господь? Ну, бери, бери ее, коли так! Уступаю! Помни, Рогожинаа!
Уходи! Спик! Вы спали? Это вы?
Ах, да, да, да, свидание. Аглаяя, скажите, а меня никто не будил, кроме вас? Что?
А мне показалось, что здесь была другая женщина. Здесь была другая женщина? Это был сон.
Странно, как-то в такую минуту и такой сон. А сейчас ведь утро. Утро, да?
Во-первых, утро узнать не так уж трудно. А во-вторых, я вам сказала, что именно по утрам я здесь гуляю. А какой-то женщине вам приснилось?
Это... Понимаю, понимаю. А как она вам приснилась? В каком виде? Впрочем, я и знать ничего не хочу.
Вот в чем все дело, и для чего я вас сюда позвала. Я хочу сделать вам предложение быть моим другом. Ну что вы вдруг на меня так уставились? Или, может быть, вы не хотите принять моё предложение? Нет, я хочу, но я никак не думал, что...
надо делать такое предложение. Ну а что же вы думали? Ну для чего бы я вас... Я вас считаю самым честным. И самым правдивым человеком на свете.
Да-да. Всех честнее, всех правдивее. И если говорят про вас, что у вас ум, то есть, что вы иногда больны умом, то это несправедливо.
Я так решила, и я спорила. Хотя, вы и в самом деле... больны умом, но вы не рассердитесь на меня.
Я с высшей точки говорю, то зато главный ум у вас лучше, чем у них у всех. Такой даже, какой им... Какой им и не снился.
Потому что есть ведь два ума. Главный и неглавный. Так? Ну, ведь так?
Может быть и так. Я так и знала, что вы... что вы меня поймёте.
Но слушайте главное. Я долго думала, и я решила бежать из дому. А вас выбрала, чтобы вы мне способствовали. Как бежать из дому?
Та-та, бежать. Бежать из дому. Я не хочу, чтобы надо мной вечно...
Смеялись. Я не хочу, чтобы меня беспрерывно выдавали замуж. Я не хочу по их балам ездить. Я хочу пользу приносить. Я всё вас ждала, чтобы про заграницу расспросить.
Ведь я ни одного собора готеческого не видела. А я хочу в Риме быть. Я хочу все кабинеты учёные осмотреть. Я хочу в Париже учиться.
Я весь последний год готовилась и училась. Очень много книг прочла. Я даже все запрещенные книги прочла.
Нет, вы только не подумайте, я... Я не хочу с сёстрами ссориться. Но матери и отцу я давно объявила, что...
что хочу совершенно изменить мое социальное положение. Я положила заняться воспитанием детей. Я на вас рассчитывала.
Ну, потому что вы говорили, что любите детей. А могли бы мы вместе заняться воспитанием? Ну, не сейчас, хоть потом, в будущем. Мы вместе будем пользу приносить.
Я не хочу быть генеральской дочкой. Надо бежать. Бежать из там.
Но это нелепо, Аглая Иван. Ну как, и вы надо мной смеетесь. У вас ребенок еще живет, Аглая Иван.
Аглаяя, скажите, а вы все время дома жили? Ну, я хочу спросить, вы не ходили в школу какую-нибудь? Не учились в институте? Все дома сидела. Никогда я никуда не ходила.
Сидела закупоренная, как в бутылку. А из бутылки прямо и замуж пойду. Ну вот, опять вы усмехаетесь.
Мне иногда кажется, что вы тоже их в сторону держите. Не сердите меня. Я сама не знаю, что со мной делается.
Я убеждена. Что вы пришли сюда в полной уверенности, что я вас влюблена. И позвала вас на свидание. Как смели вы тогда мне любовное письмо прислать?
Любовное? Моё письмо любовное? Что вы, Аглаяй, это письмо самое почтительное. Оно из сердца моего вылилось, ведь я же говорил вам, что тогда, ну...
Тогда, в самую тяжелую минуту моей жизни, я вспомнил о вас... Как о свете. Да-да, как о каком-то свете, и... Если бы вы могли все знать.
А я все... Все знаю. Вы жили тогда целый месяц в одних комнатах с этой мерзкой женщиной, с которой вы потом убежали.
Я вас совсем не люблю. Я люблю Гаврила Ардальёныча. Это неправда.
Стало быть, я лгу? Это правда? Я отдала ему слово третьего дня.
Вот на этой самой скамейке. Но это не правда, Аглаяя. Вы всё это выдумали.
Удивительно вежливо. А знаете, что он исправился? И тех денег, которые она ему тогда подарила, да-да, мне известно об этом году, Я правильно сказала, исправился. И он любит меня более своей жизни. Он даже передо мной руку жёг, чтобы только доказать, что любит меня более своей жизни.
Жёг руку? Да жёг. А ты что, не думал, что он тебя любит?
Я не думал, что он меня любит. Я думала, что он меня Верьте, не верьте, мне все равно. А что же он сюда с собой свечку приносил, если это здесь происходило?
Я как-то иначе не придумаю. Да, свечку. Ну что ж тут невероятного?
Целую или в подсвечнике? Целую половину агарок, но все равно отстаньте. Ну и спички, если хотите, принес.
Зажег свечку и целые полчаса держал палец на свечке, чтобы только доказать, что любит меня более своей жизни. Субтитры создавал DimaTorzok Ну разве не может быть? А я его видел вчера.
У него здоровые пальцы. А знаете, для чего я сейчас? Сейчас солгала.
Просто, когда лжёшь, и вдруг вставишь что-нибудь не совсем обыкновенное, то ложь становится гораздо вероятнее. Я это заметила. У меня просто дурно вышло.
Я не сумела. Замолчали почему. Аглаяя. Вы очень несправедливы к той несчастной, о которой я сейчас так ужасно выразились.
Эта несчастная женщина убеждена, что она самое порочное существо на свете. И вы даже, может быть, и не поймёте, Аглаяя, но вот в этом беспрерывном сознании позора для неё заключается какое-то ужасное, какое-то неестественное наслаждение. Точно отмщение кому-то.
Неужели вы думаете, что она счастлива в этой компании? Что это её общество? Нет. Нет, вы не знаете, как она развита и что она может понять. Она даже удивляла меня иногда.
Я любил её. Я её очень любил, но потом... Потом она всё угадала, что я уже...
что мне только жаль её. А что я уже не могу любить ее. А известно ли вам, что она почти каждый день пишет ко мне письма?
Как это правда? Она пишет, что влюблена в меня. И каждый день ищет случай видеть меня хоть издалека.
Она пишет, что вы любите меня, что она это знает, давно заметила, что только я могу составить ваше счастье. Она так дико пишет, странно, я никому не показала этих писем. Ну как вы посоветуете?
Что же мне делать? Ну не могу же я получать эти письма? Ну что же мне делать, Аглаяя? Я ведь всё готов отдать, чтобы она была счастлива, жизнь мою готов отдать.
Но я не могу любить её. Но ведь она это знает, и... Да и про моё письмо к вам ей известно.
Как? Вы действительно могли говорить с ней обо мне? Да и как вы могли меня полюбить, когда только один раз видели? А я не знаю, как.
В моём тогдашнем мраке мне, может быть, мечталось, может быть, мерещилась новая заря. А я не знаю, как я подумал о вас о первой. Всё это было только мечта от тогдашнего ужаса.
Я потом стал заниматься. Да нет, я три года бы сюда не приехал. Так вы приехали...
для неё? Да, для неё. Тогда...
Да прошу вас, Лев Николаевич, взять эти три письма и бросить их ей от меня! И передайте ей, что если она осмелится прислать мне еще хоть строчку, то я пожалуюсь отцу, и что ее сведу в смирительный дом. Аглаяя, это неправда, вы не можете так чувствовать.
Нет, это правда! Правда! Что? Что такое правда? Какая правда?
А то правда. Что я с Гаврила Ордальёныча замуж иду. Что я Гаврила Ардальёныча люблю. И бегу с ним завтра же, из дому, слышите вы?
Завтра же! Нет уж, нет уж, нет уж, батенька, постойте. Постойте, вы не уходите. Господи, Боже мой, да что же это за мука такая?
Да я и так всю ночь не спала. Господи, как я умаялась. Да что вы глядите-то?
Что вы глядите? Вы что думаете, что она убежит? Во-первых, она сказала, что только завтра убежит. А во-вторых, она с 14 лет все убегает. Не убежит, не бойтесь.
Да и при чем здесь Гаврила Ардальёныча? Вон, Ванечка, вас она любит, князь, вас. Если хотите, то я уж на том и примирилась. А, примирились. А что, а что, уж такой ли жених особенный.
Князишка-Батюшка, батюшка, князишка. Рот-то ведь совсем захудалый, сама-то Мышкина знаю. Князишка-Батюшка-батюшка ни света не знает, ни места в свете не имеет. Ну, кому его покажешь, куда приткнешь? И так демократ какой-то непозволительный.
Даже и чини... И главное, что скажет Белоконская, вот что. Смеётся, ну смеётся. Ну смешно вам. Смешно, Елизавета Прокофьевна, потому что я вас люблю.
Да это понятно. Вы теперь, как и я, вы меня любите. Теперь всех любишь. Всех, Елизавета Прокофьевна, всех. И даже Белоконскую, которая там неизвестно, что обо мне скажет.
А Белоконской я хочу вас показать. Хотя она и стала глупа, как баран от старости. А я рад, буду показаться-то. Да вы радоваться-то, погодите-ка. Вы вот что имейте в виду.
На днях у нас на даче будет дан вечер, на который будут приглашены некоторые люди света и княгиня Белоконская в том числе. Ишь, точно засветился весь. Ну что тебе? Что? Я только за тем, если вы князя на вечер приглашаете.
Угадала. Я как раз приглашаю. Я бы не пришла, если бы не считала нужным просить вас об одной вещи. Я бы желала, чтобы вы завтра весь день к нам не приходили, а пришли уж только вечером, когда гости соберутся. Это необходимо по той причине, что на этом вечере вы должны хорошо себя чувствовать, чтобы...
Чтобы не срезаться. Вот именно. Срезаться. Боже мой, что за...
Если вы и на вечере будете такие слова произносить, то я уж и не знаю. Так народ на улице говорит, я слышал. Ужасно! Ужасно, как осрамитесь с такими словами.
Ах, мамон, зачем этот вечер? Мне иногда просто отвратительно правила, какие бывают у нас в доме. Вы благородная женщина, а перед этой дрянью преклоняетесь. Это ты о ком?
Все о светских знакомых ваших. А Белоконской? Ну, знаешь ли... Да вы согласны со мной, мама, согласны.
В том-то и дело. Низость. Низость. Мы всегда были люди среднего круга.
Ну, самого что ни на есть среднего. Зачем же лезть в тот великосветский круг? Вы хоть сумеете взять и выпить приличную чашку чая, когда на вас все нарочно смотреть станут? Я думаю, что сумею. Жаль.
Жаль, я бы поспорила. А знаете что? Разбейте, по крайней мере, китайскую вазу в гостиной.
Аглаяя! Да ты что? Вот видите, мама уже за голову хватается. Разбейте, разбейте. Сделайте какой-нибудь жест, как вы всегда делаете, и разбейте.
Сядьте нарочно поближе. Напротив, постараюсь сесть как можно дальше. Значит, боитесь, что будете большие жесты делать? Так вот слушайте меня. Аглаяя, ты что?
Аглаяя, ты что? Раз и навсегда. Если вы заговорите о чем-нибудь возвышенном, например, о том, что мир спасет красота, или об экономическом состоянии России, я, конечно, порадуюсь и посмеюсь. Но предупреждаю вас заранее, не показывайтесь мне потом на глаза.
Слышите, я серьезно говорю. Вы так сделали, что я теперь непременно заговорю. Я и вазу, наверное, разобью. Нет, я лучше вообще не приду.
Я отрепортуюсь больным и кончено. То есть как это? Как не придете?
Ведь и вечер только ради вас устраивается. Ну, приду, приду и даю вам честное слово, что просижу весь вечер ни слова не говоря. И прекрасно, прекрасно сделаете. А трапортуюсь.
Где он только слова такие берёт? А вы, мама, тем, что смеётесь, лишаете моего наставления серьёзности. Князь смеюсь. Ты его отчитываешь всё.
Отчитываешь, а он, гляди-ка, счастлив. И счастлив ты именно потому, что отчитываешь. Да она шутит, князь, шутит.
Я вас люблю, Аглаяя Иван. Я вас очень люблю. Я одну вас люблю. И не шутите, пожалуйста, я... Я очень вас люблю.
Князь, простите глупую, дурную, избалованную девушку. И знайте, что все мы вас безмерно, безмерно уважаем. Если я осмелилась обратить на смешку ваше прекрасное, доброе, простодушие, то простите меня, князь.
Вы уж тем составили моё счастье, что полюбили меня. Вот теперь, князь, она вся перед вами. Вот она какая, князь.
Это не могло не понравиться, не правда ли? Ой, не уходите в сторону! Продолжайте, пожалуйста, продолжайте.
Тогда, государь, он был в партикулярном платье... Что-что? Боже мой, на водах в Германии, и вы хотите, чтобы государь был в шапке Мономаха? Мишель, князь, Мишель! Чудо, чудо, как я люблю государя!
Так это ты спрашиваешь, что мне делать? Я не знаю, что тебе И есть тот самый князь, которого в свете называют очаровательным князем? Ну, смотрите-ка, знает ли вы?
Так ты спросил? Да, которого в свете называют очаровательным князем. Да, отвечаю, кажется, меня так называют.
Ну, ну, кажется, говорит государь. Это ты скромничаешь. Я, говорит, от фрейлин только и слышу про очаровательного князя.
И сам с эдаким озорством поглядывает на графа Адлерберга. И граф был тут. Да, со всеми своими перстнями. Ах, шилишь, все, княж, шилишь.
Помилуйте, княгиня, у него такой бриллиант на пальце, что даже знаменитые наугеймские белки, как известно, там, по дороге к источнику, по соснам прыгают ручные белки. И вот когда граф проходил под соснами, белки неслись за ним по ведьмам прямо-таки в погоню. И не за графом, а именно за бриллиантом. А быть ему... Боже мой, бриллиант величиной с орех.
Справедливо, что очаровательный князь. И знаешь, что еще говорят фрейлины, спрашивает государь? Что ты победитель всех сердец в Европе.
А тут в Ноу Гейме уже много победил сердец. Только начинай, ваше величество. Смотри же, сказал государь, не вор, не вор.
А ты, боже мой, не вор, не вор. Не все сердца побеждай, Хоть одно сердце мне оставь. Ах, как хорошо!
Вот так монархи, господа! Чудо, чудо, как я люблю государство! Господь великолепен! Великолепен!
Князь, князь, Видать, тебе наугеймских сердец-то мало. Ишь невинно-то как смотрит, Как глупо смотрит. Аглаяя ножку наклоняешься, то-то белоконская все видит.
Тут уж, княгиня, не я покоряю сердце, а мое покорено. Нет, мой милый, нет. И пончины барышню-то под моим покровительством.
Под моим покровительством. Господь великолепен. Вот что значит та галантность французская старинная. Иван Петрович.
Это и вам в пику сказано с англоманией-то вашей. Англоман, англоман, непреодолимо с англоманом. Иван Петрович, я помню, ты мужика-то одного из-за его английской наружности чуть ли не за тысячу рублей купил. Ведь правда? Точно с тысячу рублей дал.
Он у меня потом и после манифеста оставался. Идеальнейший лакей на аглицкий манер. И в... Ты весь в Минстере такого не сыщешь. У Николая Андреевичаа Павлищеваа купил.
У Павлищеваа? Как вы знали Павлищеваа? Знал, знал.
Не только знал Иван Петрович Павлищеваа, но и родственник его. Ты вот искал родственников-то. Ведь Лев Николаевич после смерти родителей воспитан не господина Павлищеваа. Очень приятно, очень приятно.
А я вас помню. Когда нас Давид Иван Фёдорович представил, я вас тотчас признал. Вы, право, мало изменились на вид, хотя я вас видел ребёнком. Вы меня видели ребёнком? Да, в Златоверховом.
Вы проживали тогда у одной из моих кузин. И вы были тогда в какой-то болезни. Я даже однажды подивился на вас.
Я ничего не помню. Однажды я вступил в спор. Не в спор, а прямо-таки побронился с одной из кузин из-за системы воспитания.
Они всё к вам розги применяли. Розги? Да, с розги.
Больному ребенку розги. Вот видите? Как же это я, вернувшись из-за границы, не нашел случая посетить этих достойнейших жителей? Это непростительно, что я что-то смешное сказал, да? Тебя розгами, а ты их достойнейшими называешь.
Это ужасно, что он заговорил. Как? Ну нельзя же было не потерять терпение с таким идиотом, каким я тогда был.
Вы же не поверите, я был самый настоящий идиот. Впрочем, вы меня тогда видели. Ну как же это я вас не помню, скажите, пожалуйста. Я не могу сказать, что я не помню. Боже мой, неужели вы в самом деле родственник Николая Андреевичаа Павлищеваа?
Ну, уверяю вас. Нет, я не потому, чтобы я сомневался. Как же в этом можно сомневаться? Я ведь только потому, что...
что Николая Андреевича Павлищева был такой превосходный человек. Боже мой, ну почему же я не могу быть родственником даже превосходному человеку? Да, он был превосходнейший. Превосходнейший человек, не правда ли?
Не правда Его надо усадить, мама, усадить. Только бросает друг службу и всё. Родовой человек, прошу заметить, с состоянием камергер, бросает друг службу, чтобы перейти в католицизм и стать иезуитом.
Да ещё чуть не открыто, с восторгом каким-то. Право, кстати, умер. Успокойте, князь и папа, успокойте.
Павлищева Ильич перешёл в католицизм? Нет, быть этого не может. Быть не может.
Нет, это, конечно, правда, если это вы говорите, но... Как же вы меня удивили и поразили. Жалею. У них, у иезуитов, манера проповедовать изящная манера. Да и напугать умеют.
Да, но Павлищева же был светлый ум и христианин. Как же он мог подчиниться вере нехристианской? Ведь католичеству все равно, что вера нехристианская. Ну уж это слишком.
Нехристианская какая же? Нет, нет, нет, не христианского, нет. Римское католичество даже хуже самого безбожия. Атеизм.
Ведь атеизм проповедует ничто. А римский католицизм, он дальше идет. Он оболганного Христа проповедует. Христа противоположного.
А по-моему, он даже не вера, нет? Нет, это точно не вера, нет. А продолжение Западной Римской империи с ее мыслью о мировом господстве.
Ведь вот что было. Ведь папа захватил землю, земной престол и взял меч. Ведь вот что было, меч в руках папы.
Меч! А с тех пор всё так и идёт. Всё так и идёт, только к мечу прибавили ещё ложь. Ложь, обман, злодейство, да, ещё более страшную вещь. Прибавили игру на святых чувствах народа.
На пламенных его чувствах. И всё променяли на деньги. На деньги и на низкую земную власть. На низкую земную власть.
Конечно, все ваши слова похвальные, полны патриотизма, но все это в высшей степени преувеличено. И кроме того, принадлежит богословию. Нет, уверяю вас, это намного ближе касается нас, чем вы думаете.
Должен высиять наш Христа. В отпор Западу наш, наш Христа. Они его знали.
Они его знали, но они его потеряли. А мы не сохранили. Не поддаваться на крючок иезуитов и не считать их проповеди изящными, как кто-то здесь говорил, а не все им русскую цивилизацию.
Не хотел. Я не хотел... Пророчество...
Исполнилось пророчество... О, как страшно! Пророчество...
Он умрёт! Он умрёт сейчас, князь! А не спасаться ли нам?
Что с ним? Что с ним? А ваза-то...
Беда! Это смешно вышло! Смешно! Ну, знаешь ли, и женишок у тебя! Я никогда в жизни не считала его моим женихом.
Он не такой же посторонний человек, как и всякий. Что? Что она сказала?
Посторонний? Аглая, оглая. Так предать!
Да всё гордость её, разве не знаешь? Надо это всё убрать. Помоги мне, Адалаид!
Полно, полно, князь, полно! Тут человеку конец приходит, а ты из-за глиняного горшка. Ну неужто ты так испугался? Пугаешь ты меня, князь, пугаешь.
А за вазу ты мне заплатишь, заплатишь. Ну-ка, пищевекся, пищевекся. Вы мне простили, дай, Прокопий.
Полно тебя, полно. Чуть было меня не убили, князь. Успокойтесь, успокойтесь. Здесь, здесь со мной, со мной сядь, князь, со мной, вот здесь.
Вы меня простили, вы такие хорошие. Я так счастлив. Не пущу, не пущу.
Сиди, сиди здесь, сиди, сиди. Вы эту вазу, князь, как-то, я бы сказал, артистически разбили. Не то, чтобы она сразу грохнулась, а еще в этом наклонном положении еще и постояла.
Да, да, это заметно было. Помните, как на картине «Гибель Помпеи» статуи покачнулись, в наклонном положении стоят, но еще не упали? Очень точно сравнили, князь, очень точно.
Так это вы нам живую картину представили, Монпальц. «Гибель Помпеи». Молодец, молодец.
Вот жених для Глаи. И этот... Мне надо говорить. Мне надо говорить, мне надо объяснить. Хотя бы даже из уважения к самому себе я же должен объяснить.
Говори, говори, говори, мой друг. Только не задыхайся. Вот и давечи. Ты с одышки начал, а до чего дошел.
А говорить не бойся. Мы, люди света, почудней тебя видывали. Не удивишь.
Да. А ты, Света, не будешь обидеться. Я тебя обидел.
Возвращаясь сюда, в Петербург, я дал себе слово. Я дал себе слово видеть наших первых людей. Старших, исконных, которым сам принадлежу, из которых сам первый по роду. Я ведь с такими же князьями, как сам, ведь так ведь, да? Я всегда слышал о вас слишком много дурного.
Я всегда слышал о вас слишком много дурного. о мелочности ваших интересов, о мелкой образованности, об отсталости, о смешных привычках. И я со страхом шел сюда сегодня. Со страхом и со смятением, потому что я хотел лично убедиться. Неужели вы все эти...
Я знаю, мне лучше сидеть и молчать. Сейчас мне лучше говорить. Я не могу больше Я боюсь за вас, за всех вас и за всех нас вместе. Я чтобы спасти всех нас говорю, чтобы не...
Счастло сословие даром, в потёмках, за всё бронясь и всё, всё проиграв. Что такое моё горе или моя беда, если мы в силах быть счастливыми? Разве нельзя не быть счастливым от того, что ты проходишь мимо дерева, и ты его видишь?
Посмотрите на ребенка, посмотрите на травку, вот как она растет, посмотрите в любящие вас глаза, да посмотрите же, да посмотрите... Припадок! Вы, я вижу, навстречу мне вышли?
Ну что ж, хорошо. Идёмте? Глаи, зачем это?
Что это даст? Уже поздно обсуждать. А известно ли вам, что она сюда, в Павловск, по приглашению приехала? Да, это я её пригласила через Рогожинаа.
Она отсюда в Петербург убежала после разных скандалов своих здесь. И я её пригласила. Зачем?
Для приятельского разговора. Надо же задачи какие-то решить. Вот-вот, арифметикой будем заниматься.
Да вы как будто и не рады, что я вот так все решить хочу. Я за вас боюсь, Аглаяя. Как вы потом-то будете.
Если вдруг почувствуете себя оскорбленной. Есть случаи, когда и корабли сжигать можно. И домой не возвращаться. Жизнь не из одних завтраков, обедов, да очаровательных князей состоит. Или вы все мне за ребенка считаете?
Нет, не считаю. Идемте. Постойте. Постойте, теперь уж я задержу.
Может быть, вы всё-таки любите эту женщину? Иногда мне кажется, что ненавидите. Но может быть, всё-таки любите? Так скажите же, любите или ненавидите? Я вас люблю, Аглаяя.
Вот этого ей и скажите. Идёмте. Вы, вы, конечно, знаете, зачем я вас сюда приглашала.
Нет, ничего не знаю. Вы всё прекрасно понимаете. Вы нарочно делаете вид, что не понимаете. Для чего же бы это?
Вы хотите воспользоваться моим положением, что я у вас в доме? В этом положении виноваты вы, а не я. Не вы мною приглашены, а я вами. И до сих пор не понимаю зачем. Удержите ваш язык!
Я не этим вашим оружием пришла с вами сражаться. А, стало быть, вы всё-таки пришли сражаться. Представьте, я думала, что вы остроумнее. Вы неправильно меня поняли. Я не пришла с вами ссориться.
Хотя я вас не люблю. Я пришла к вам с человеческой речью, и от своего решения не отступлюсь, хотя бы вы совсем меня не поняли. Тем будет хуже для вас, а не для меня. Я хотела ответить на то, что вы мне писали, и ответить лично, потому что так мне казалось удобнее.
Вы слушайте же мой ответ на все ваши письма. Мне стало жаль князя Льва Николаевич в первый же раз, в тот самый день, когда я с ним познакомилась, когда потом узнала, что произошло на вашем вечере. Мне потому стало его жаль, что он...
Такой простодушный человек. И по простоте своей душевной поверил, что может быть счастлив с женщиной такого характера. Вы не могли его полюбить. Вы же измучили его. И кинули.
Вы потому не могли его полюбить, что вы слишком горды. Да нет, вы не горды, вы тщеславны. Нет, даже не это, вы себелюбивы.
Вы его такого простого не могли полюбить. Могли полюбить один лишь свой позор. Постоянную мысль о том, что вы опозорены и что вас оскорбили. Вы помните, он...
Он тогда написал мне письмо, которым называет меня своим светом. Он говорил мне, что вы знаете про это письмо, и даже читали его. По этому письму я всё, всё поняла.
Я правильно поняла. Я стала ждать. А когда я опять увидела князя, мне стало ужасно обидно и больно за него. Не смейтесь! Если вы будете смеяться, вы...
Вы недостойны это понять! Вы же видите, что я не смеюсь. А впрочем, смейтесь. Смейтесь!
Как вам будет угодно. Когда я стала спрашивать князя, он мне сказал, что уже давно вас не любит. И что одно воспоминание о вас для него мучительно. Но что ему вас жаль.
Ещё я вам должна сказать. что я ни одного человека в жизни не встречала подобного ему. По благородному простодушию и безграничной доверчивости. После его слов я поняла, что всякий, кто захочет, тот может обмануть его.
Кто бы его ни обманул, он потом всякому простит. Вот за это я его и полюбила. Я вам всё сказала. Уж теперь вы, конечно, поняли, чего я от вас хочу. Может быть, и поняла.
Но скажите сами. По какому праву вы вмешиваетесь в его чувства ко мне? По какому праву вы осмелились писать мне письма?
По какому праву вы так часто заявляете ему и мне, что любите его? Хотя сами же его кинули и от него с такой обидой и позором убежали. Я не заявляла ни вам, ни ему, что я его люблю. И вы правы, я от него убежала.
Как не заявляли ни ему, ни мне? Ну а письма-то ваши, письма! Ну это что, разве не заявление?
Ну зачем вы к нам напрашиваетесь? Ну кто вас просил нас сватать и уговаривать меня идти за него? Я сначала вообразила...
Что вы хотите отвращения во мне к нему поселить, тем, что к нам замешались. И уж потом только поняла, в чем дело. Вам вообразилось, что вы высокий подвиг делаете этими вашими кривляниями.
Зачем вы просто не... не уехали отсюда, вместо того, чтобы мне смешные письма писать. Ну зачем вы теперь не выходите за благородного человека, который так вас любит и оказал вам честь, предложив свою руку?
Слишком уж ясно зачем. Выйдите за Рогожинаа. Ну какая же тогда обида останется? Даже слишком много чести получите.
Про вас один человек сказал, что вы слишком много поэм прочли и что вы слишком много образовывали. Вы верно ослышались? Как я не знаю, что вы делаете? Я обращаюсь к вам, если вы хотели быть честной у женщины. Почему вы не бросили вашего обольстителя Тотского?
Просто! Просто! Без театральных представлений. Что вы можете знать о моем положении, чтобы сметь судить меня?
А знаю то, что вы не пошли работать. Вы не пошли работать, а ушли с богачом. Рогожинаы!
Отставьте! Вы так же меня поняли, как горничная Дарья Алексеевна, которая на медне с женихом у мирового судилась. Та бы лучше вас поняла. А почему вы с таким презрением относитесь к горничной?
Вероятно, честная девушка и живет своим трудом. Я не к труду с презрением отношусь, а к вам, когда вы о труде говорите. Прачки. Врачки бы шла, если хотела честную быть.
Врачки! Аглая, несправедливо, несправедливо. А хотите, я вам сейчас прямо, без прикрас скажу, зачем вы ко мне пожаловали.
Струсили. Оттого и пожаловали. Вас. Струсили.?
Меня струсили. Меня боитесь, раз решились ко мне пожаловать. И всё-таки...
Я вас уважала, даже до этой самой минуты. А хотите знать, почему вы меня боитесь? И в чем теперь ваша главная цель? Вы хотите... Лично удостовериться, больше ли он меня, чем вас любит.
Потому что вы ужасно, ужасно ревнуете. Сказал, что ненавидит вас. Может быть, я и не стою его. Но только, думаю, солгали вы. Не может он меня ненавидеть.
И не мог он вам этого сказать. И все-таки я о вас лучше думала. Думала, что вы и умнее, да и получше собой, и Бог.
Берите! Берите ваши сокровища! Вот он на вас глядит, опомниться не может. Берите его себе, но под условием! Ступайте сейчас же прочь!
Сию же минуту ступайте прочь! А хочешь, я сейчас прогоню Рогожинаа? Ты что думаешь?
Что я уж и повенчалась с ним для твоего удовольствия. Вот сейчас при тебе крикну. Уйди, Рогожина! А князю скажу, князь. Да ты, да ты вспомни, что ты мне обещал.
Да не ты ли, князь, сам меня уверял? Что пойдешь со мной, что бы ни случилось со мной, что ты меня любишь, что ты мне все прощаешь, то ты меня уважаешь. Ты и это мне говорил, и я только, чтобы тебя развязать, от тебя убежала.
За что? Она со мной как с беспутной поступила. Беспутная ли я, ты спроси у Рогожинаа? А теперь, когда она опозорила меня, да ещё в твоих же глазах, да ты от меня отвернёшься, а её под ручку с собой уведёшь.
Да будь же ты проклят! Чтоб тебя в одного поверила, вот он, смотри, если он сейчас не подойдет ко мне, не возьмет меня и не бросит тебя, то бери его себе. Уступаю, мне не надо. Я могу поступить иначе, ведь она же такая несчастная. Боже мой!
За ней! За ней! Мой!
Мой! Ступай, брат, за мной. Надо тебе. Парфён, я ведь знал, что ты ждёшь. Я чувствовал.
А когда я у твоего дома стоял, ведь ты гордину поднял и на меня смотрел, да? Ведь смотрел. Ты, Лев Николаевич, иди вот так вот, прямо до самого дома ко мне. А я по другой стороне пойду.
А зачем так? Вот. По разным сторонам пойдём. Только ты поглядывай, чтобы вместе.
А зачем по разным, Парфён? Ты боишься ее встретить, да? У меня она. У тебя?
Ну, я пойду, а ты по себе иди. Пусть уж на улице морозно будем. Так нам лучше увидишь. Ты что?
Что? Дрожишь, показалось. На ту сторону переходи. На ту, на ту сторону. Слышишь?
Парфен Где Анастасия Филипповна? Она здесь. Здесь. Сюда пойдем.
Ты бы хоть свечку зажег. Нет, не надо. Садись.
Посидим пока. Я так и знал, что ты в этом же трактире остановишься. Как в коридор вошел, так сразу и подумал. А ведь может она меня ждет.
В эту минуту. У учительщика ты был? Был.
Я и о том подумал. Еще разговоры пойдут, думаю. А еще подумал я его ночевать сюда приведу. Так, чтобы эту ночь вместе. Рогожина, где Настасья Филипповна?
Там. Спит? Алёш, пойдём.
Только ты... Ну да пойдём. Пойдём.
Сходи. Тут темно. Видать.
Я чуть вижу кровать. Ты ближе-то подойди. Ты, я замечаю, Лев Николаевич, дрожишь и не придумаешь, что я с тобой теперь буду делать. Потому если болезнь твоей припадок и крик теперь, то, пожалуй, с улицы, аль со двора и услышат.
И догадаются, что в квартире люди-то ночуют, станут стучать, войдут. Я свечи не зажёг, чтобы с улицы или со двора не догадались. А я же спрашивал старушку, и дворника спрашивал, не ночевала ли Настасья Филипповна. Они знают, что ночевала.
Нет, нет, никто не знает. Мы вчера так же вошли, совсем потихоньку, как сегодня с тобой. Я ещё про себя подумал дорогой, что не захочет потихоньку-то входить.
Куды? Шепчет. На цыпочках вошла. Платье обобрала. Вокруг себя, чтоб не шумело.
В руках несёт. Сама мне пальцем на лестнице красит. Вот как. Парфён, как же ты теперь-то хочешь, а?
Да вот сомневаюсь на тебя, что ты всё дрожишь. Ночь мы здесь заночуем, вместе. Пастель, постели окромятой тут нет, а я так придумал, я еще утром придумал, вот эту постелю и тебе и мне, чтобы значит вместе, потому коли войдут, станут досматривать, а искать ее тут же... Увидят и вынесут. Станут меня опрашивать, я расскажу, что я.
И меня точно отведут. Так пусть уж она тут теперь лежит. Подле нас. Значит, не признаваться и выносить не давать? Не-не-не-не-не.
Я так и порешил, парень, что ни за что, парень, и никому не отдавать. Нет. Я сегодня на час только один из домиков ходил.
Поутру. А так всё при ней было. Да потом по вечеру за тобой пошел. К утру как посветлеет.
Посмотри. Что? Что ты? Ты что, встать не можешь? Нет, это от страха.
Я знаю, страх пройдет, я встану. Постой же. Я пока нам постель постелю. Надо идти рядом. Рядом.
Рядом. Есть у матери горшки с цветами. Много цветов. Думал перенести. Да пафнуть она догадается.
Потому она любопытная. Она любопытная? Да. Купить разве букетами, да всю цветами обложить? Да, боюсь, жалко будет, друг, в цветах-то.
Парфён, чем ты её? Ножом? Тем самым. Тем самым. Я его из ящика, но не утром достал.
Потому что дело-то все было утром, в четвертом часу. И вот что чудно у меня. Стой. Слышишь?
Слышишь? Ходят, слышишь, в зале. Ходят. Ходят.
Ходят. Затворить, а не от дверь. Затворить, затворить. Затворить.
Затворить. Парфён Ты ведь с ней в карты играл? Играл. А где карты? Здесь.
Здесь карты, вот. Карты. Играли в карты.
Вот эти. А я так хотел посмотреть. Но они теперь уже никому не помогут.
А деньги-то? Деньги-то помнишь? Как она их в огонь-то кинула!
А Лебедев-то хотел за ними в огонь-то! А я тогда из Вискова, помнишь, из Алёжев, из Алёжев. А уж на крыльцо-то вышла, а уж карета, карета.
Сейчас, Парфён Сейчас. Сейчас. Доктор!
Я сейчас, доктор. Как страшно здесь, доктор. Как страшно в этом мире. Субтитры